Дронго помнил все метаморфозы, происходившие с этой гостиницей. Когда-то давно здесь часто останавливался его отец, предпочитавший жить во время командировок именно в этой гостинице. По странной логике судьбы, после своего первого, самого трудного визита за рубеж вернувшийся оттуда Дронго останавливался именно в «России».

Стымский не обманул. Молодые люди, стремительно делающие карьеру, имеют большой потенциал благородства, не успевший еще развеяться из-за различных потрясений на жизненном пути. Он позвонил в половине шестого, весьма довольный собственными розысками.

– Я все узнал, – услышал Потапчук его напористый голос. – Отчасти вы были правы, но отчасти оказался прав и я. Летом девяносто первого в Западной группе войск в Германии служили сразу шестеро Савельевых. Вам дать все данные?

– Да, конечно.

– Двое из рядового состава, призывники. Один сержант, другой рядовой-водитель. Их данные тоже давать? Они молодые ребята, вернулись домой сразу после демобилизации.

– Нет, их пропусти, только офицеров, – быстро сказал Потапчук, полагая, что солдаты не представляют для них интереса.

– Из подходящих есть только двое. Остальные очень молодые. Один Савельев шестьдесят пятого года рождения, лейтенант-связист. Он служил в Германии только шесть месяцев, потом его перевели в Казахстан. Кстати, он там до сих пор и находится. Наверное, уже в их армии.

– Не подходит, – согласился Потапчук, – давай следующего.

– Другой капитан-переводчик. Но это не мужчина, а женщина, Савельева Лидия Марковна.

– Тоже не подходит, – не улыбнувшись, сказал Потапчук, – женщину можешь исключить. А кто остальные двое?

– По-моему, эти как раз то, что вам нужно. Поэтому я выписал более подробно, – радостно сказал Стымский. Ему было приятно, что сумел оказать такую услугу мужу тетки.

– Говори, я записываю, – не разделяя его радости, сухо произнес Потапчук.

– Олег Савельевич Савельев, полковник, в то время начальник штаба дивизии, сорока трех лет. И Петр Игоревич Савельев, подполковник. Он контрразведчик. Ему было сорок два. Вот и все.

– Адреса обоих офицеров у тебя есть? – взволнованно спросил Потапчук, записывая данные.

– Точные адреса, возможно, и изменены, оба офицера уволились из армии после лета девяносто первого года. Полковник Олег Савельевич сейчас живет в Санкт-Петербурге, у нас есть его последний адрес и телефон.

– Давай, – попросил Потапчук, записывая все данные бывшего начальника штаба дивизии.

– А второй Савельев тоже уволился из армии и теперь живет в Новороссийске. Но его телефона у нас нет. Только адрес.

Потапчук аккуратно записал адрес и этого офицера. Потом спросил:

– А почему они оба уволились из армии?

– Первый «по болезни». Я не сказал, что это была дивизия ВВС, а второго уволили из армии в связи с какими-то неприятностями. Так, во всяком случае, вытекает из его личного дела. Хотя в деле есть и его собственный рапорт об увольнении.

– Значит, оба живут сейчас в России?

– Этого я не знаю. Они же не докладывают нам, если меняют адреса. Но, по данным нашего компьютера, их последнее место жительства именно Санкт-Петербург и Новороссийск. Если они вам так нужны, вы можете сделать запрос в адресное бюро. Теперь у вас имеются их точные данные. Имя, отчество, год рождения. А то я уже сомневаться начал, кого именно вы ищете? Может, вы, Виктор Николаевич, свое собственное детективное агентство открываете? Учитывая ваш прежний опыт.

– Какое еще агентство, – сказал на прощание Потапчук. – Ну, будь здоров, Леонид, спасибо тебе за все!

Он положил трубку, взглянул на Дронго.

– Один из двоих приходится братом Савельеву, если действительно у того был двоюродный брат в Германии. Нам остается только узнать, как звали отца Игната Савельева и сравнить его отчество с отчеством родителей этих Савельевых, – предложил Дронго, – у кого оно совпадет, и есть тот, которого мы ищем.

Глава 17

Дункан Фрезер прилетел в Гамбург поздно вечером. Уже сидя в такси, отвозившем его в гостиницу, он с неудовольствием заметил, что начинается сильный дождь. «Придется идти на встречу с зонтом», – подумал он, с досадой глядя на усиливающийся ливень. В отеле он попросил выделить ему самый тихий номер. Испуганная девушка, выдававшая магнитную карточку, заменявшую ключи, заметила его недовольство и не стала говорить, что все номера в их отеле достаточно тихие.

Он взял карточку и прошел к лифту, кивнув на свой багаж, который должны были поднять в номер. Теперь следовало позвонить тому чертову немцу. Из-за него он перелетел Ла-Манш, который англичане до сих пор называли «Английским каналом». Подсев к телефону, он набрал номер. Часы показывали половину первого ночи, но он знал: человек, которому он сейчас звонил, дождется его при всех обстоятельствах.

– Добрый вечер, – сказал Фрезер по-английски. Он плохо говорил по-немецки, этот язык не всегда удавался англичанам. Правда, Дункана Фрезера извиняло и то обстоятельство, что, кроме родного английского, он знал еще французский, испанский и итальянский. И даже такой экзотический язык, как русский.

В Европе уже давно считалось дурным тоном знать один или два языка. Просвещенные европейцы уяснили для себя, что язык – это средство международного общения и полагаться в таких случаях только на переводчика нельзя. Изучению иностранных языков помогало и то обстоятельство, что многие из них были достаточно близкими и родственными друг другу. Знающий итальянский язык вполне сносно мог понимать испанский и наоборот.

На западе Соединенных Штатов очень многие свободно владели не только английским, но и испанским, а некоторые даже японским. После введения в Европе Шенгенской зоны и свободного прохождения границ между государствами люди стали общаться еще больше, выбирая языки соседей для изучения и освоения.

Собственно, подобное случалось и в других местах, где концентрация перемещения наций и народов была достаточно плотной. В таких полифоничных и многоязыковых городах, как Баку или Тбилиси, считалось нормальным знание трех-четырех языков, причем стоявших друг от друга неизмеримо дальше, чем обычные европейские языки. Любой городской житель, выросший в старых кварталах Тбилиси, достаточно свободно мог владеть русским, грузинским, азербайджанским, армянским языками. Точно так же живущий в Баку человек мог одинаково хорошо говорить по-русски или по-армянски, уже не говоря о своем родном языке – азербайджанском, благодаря которому он мог понимать и турецкий, узбекский, татарский, туркменский языки.

Однако европейцам приходилось легче в том смысле, что употребляемые в маленькой Европе языки считались универсальным мировым средством общения. Английский язык небольшой Великобритании уже стал поистине международным благодаря его применению в США, Канаде, Австралии, Индии. На испанском языке говорили почти все страны Латинской Америки, а на французском – многие страны Африки. Именно поэтому знание основных языков обеспечивало приоритет европейцев в их путешествиях по миру и в общении с представителями других народов. Но Фрезер все-таки слабо владел немецким языком. И если бы не чрезвычайная важность операции, его наверняка не послали бы в подобную командировку.

– Кто говорит? – спросил на ломаном английском незнакомец.

«Не хватает только, чтобы и он не знал английского языка, – с ужасом подумал Фрезер. – Как же мы будем общаться?»

– Мне нужен герр Уве Фогель, – сообщил он.

– Я вас слушаю, – ответил собеседник и вдруг поинтересовался: – А вы не говорите по-немецки или по-русски?

– По-русски немного говорю, – ответил обрадованный Фрезер и уже на русском языке спросил: – Я не уверен, что мой русский настолько хорош. Но когда мы могли бы встретиться?

– Я думаю, не нужно откладывать, – предложил Фогель, – мои друзья не любят, когда подобные процессы слишком затягиваются.

По-русски он говорил нормально, только медленно, тщательно подбирая слова.